ММКФ. День Второй: Открытие с чужим лицом
Успев поиграть в самокритику, заявив об отсутствии у ММКФ «своего лица», Никита Сергеевич тем не менее провел церемонию открытия, как обычно, среди баннеров с Георгием и старых друзей. Вопреки робким обещаниям, что открытие, как и недельный ММКФ, примирит Союз кинематографистов, Хуциева с единомышленниками не наблюдалось. Очевидной была лишь информация о трехстах по-спартански настроенных блюстителях порядка, которые оцепили территорию Пушкинского, куда с шести вечера начали съезжаться ревнители культуры.
Первой по зеленой (к теме «своего лица») ковровой дорожке прошлась чета Укупников, далее по центральной лестнице зашагали остальные гости – от правозащитника Кучерены до гостя этого года Эдриена Броуди. У входа в «Пушкинский» жал и целовал ручки Михалков, так и не спустившись в народ.
Когда же моросящий дождь надоел окончательно, на народ вовсе махнули рукой, и все поскорее забежали в центральный зал, где к тому времени Дибров со сцены сделал удивительное открытие, поведав, как рос год от года вместе с кинофестивалем. Наконец, на сцену взошел Михалков, вспомнив о регламенте. Подняв с места Лунгина, Никита Сергеевич по тому же регламенту запретил председателю жюри двигаться, чтобы было проще надеть медальку. Далее не без опять-таки регламента попросил сказать пару слов и позволил спуститься обратно в зал.
Чтобы уж совсем соответствовать пресловутому регламенту, Михалков вызвал на сцену Броуди, вместе с которым президент фестиваля щелкнул хлопушкой с говорящим номером 31. Броуди начал было говорить что-то про Станиславского, но, услышав смех в зале, понял, что ему не верят и спустился обратно. Михалков же, отдав честь памяти Олега Янковского, вручил ему посмертно премию Станиславского. После чего ММКФ открылся премьерным в России показом фильма «Царь», который стал последней ролью Олега Ивановича.
Я устроился на бельэтаже, рядом со мной сидел некий господин, который перед началом показа все время что-то выкрикивал с места. Ерзать в кресле он продолжал первые минут 20 от фильма, потом, видимо, призадумался. Ближе к финалу зачем-то попросил у меня ручку, начав ею в темноте что-то записывать. Лично я отметил только два момента – орудия пыток, перестроенные из мельниц по чертежам Да Винчи и тесный подвальчик Малюты, прекрасно иллюстрирующий его внутренний мир (хромой сынишка, трупы у стенки, объедки с кандалами на обеденном столе). В остальном история про параноика и одинокого гуманиста выглядит как-то натужно.
Александр ЗУБКОВ
|
|